Прекрасное сегодня
“Кем бы человек ни стал в смысле своего профессионального призвания, он прежде всего человек и лишь потом ученый, предприниматель, юрист или управленец. Давайте заменим идеал доктора на идеал человека”, – так говорил в начале прошлого века немецкий педагог Рудольф ШТАЙНЕР, основавший в местечке Вальдорф свою школу.
Отсюда и название методики – вальдорфская. Воспитание по Штайнеру – это отсутствие шаблонов и домашних заготовок. Это умение ценить каждое мгновение жизни, руководствуясь принципом: здесь и сейчас. Последователи вальдорфской педагогики есть и в одном бишкекском детском садике.
Сейчас модно говорить об индивидуальном подходе к ребенку. А достичь этого, по мнению многих педагогов и родителей, можно только так: уменьшить количество детей в группе и уделить каждому в отдельности энное количество времени. Идея неплохая, но не срабатывает. Почему? Потому что сказать что-то сокровенное или поделиться радостью, или просто поговорить нужно именно сейчас, а не тогда, когда воспитатель отведет тебе время. Не исключено, что когда придет в прямом смысле твой час, как назло, захочется побыть в одиночестве. Вот она, первая драма жизни – несвоевременность.
“Индивидуальный подход состоит не в том, чтобы уделить ребенку определенное время, а в том, чтобы в любое время его услышать”, – говорит воспитатель Асель Омурдинова. Хотя в вальдорфской методике нет слова “воспитатель”, людей этой специальности Штайнер называл садовниками. И не только потому, что дети подобны цветам и задача наставников – правильно за ними ухаживать. А еще и потому, что люди, как и растения, должны жить сегодняшним днем. Важно то, что волнует человека здесь и сейчас – этот принцип, провозглашенный Рудольфом Штайнером, лег в основу его педагогической программы.
Он считал, что школа, ориентированная на будущее, всегда будет “плестись в хвосте развития”. Ведь никто не знает, что преподнесет нам завтрашний день, и что потребует от человека общество через десять лет? Установка на будущее обедняет жизнь. Во времена Штайнера такие высказывания считались абсурдными, да и сейчас не все методисты и педагоги разделяют взгляды мудрого немца.
...Асель подводит нас к широкому незанавешенному окну. Вальдорфцы знают: когда задергивают шторы, дома закрывают свои глаза.
“У каждого ребенка должен быть такой подоконник, – говорит Асель. – Это не просто уголок, где собраны любимые вещи малыша, а картина его развития. Если он нашел на улице какой-нибудь красивый камушек и хочетвзять его домой – пусть. Дети дорожат именно такими игрушками, а не купленными. Посмотрите, вон в том углу у нас стоит стеллаж с разными куклами. Но ребятишки почти не подходят к ним. Потому что все они с заданным выражением лица, с ними неинтересно. Они только улыбаются, никогда не плачут, не грустят. Малышей это раздражает, им хочется приласкать свою игрушку, пожалеть, как это делает мама, когда ее сыну или дочке грустно. Психологи давно заметили, что, например, Барби девочки часто отрывают голову. Этот игрушечный секс-символ им не по душе. Далекий, холодный. Такой кукле не нужна забота, она слишком взрослая, ее нельзя завернуть в пеленки и понянчить. Поэтому куклы мы шьем сами”.
“Мои дети играют только с натуральными игрушками, – продолжает Асель. – Очень любят, например, деревянные фигурки. Ребята понимают: чтобы создать такую игрушку, пришлось срубить дерево. И если они сломают ее или потеряют, значит, дерево погибло напрасно. По этой же причине мы приучаем своих подопечных рисовать на обеих сторонах бумаги, объясняя, что так они экономят лес”. У вальдорфцев свои традиции и обычаи. Например, садясь за стол, они непременно произносят хорошие слова. Это особый ритуал, когда желают приятного аппетита, просто добра всему, что выше, – птицам, небу, солнцу, всем, кто посередине, – людям, животным и всем, кто внизу, – червячкам, гномикам. Асель и ее коллеги – последователи идей Штайнера – убеждены, что человек, с детства усвоивший принцип единения с природой, никогда не станет вредить людям и окружающей среде.
В вальдорфской педагогике нет разделения по социально-материальному признаку, нет деления на мальчишеский труд и девичий. Штайнер считал это видами дискриминации. Ребятишки все вместе учатся вязать, шить, готовить еду. Сегодня, к примеру, они лепили пирожки с картошкой, которые потом пожарили и съели на обед. Не беда, если получилось не так красиво, как у настоящего повара, – важно, что труд не пропал даром, и взрослые к нему отнеслись серьезно.
Телевизора, радио и компьютера в этом доме нет. Намеренно.
“Многие родители усаживают своих чад у телевизора часа на два, чтобы они не мешали им заниматься своими делами. Это большая ошибка, – говорит Асель. – Такие дети обычно очень капризны, драчливы. Им постоянно требуются новые впечатления, у них бедная фантазия, потому что они привыкли потреблять готовую продукцию. Поэтому, когда наши дети садятся что-нибудь мастерить, мы не даем им никаких образцов, не выписываем контуры. Ребенок должен дойти до всего сам, это важно для его самоутверждения.”
Штайнер отменил оценки и никогда не оставлял своих подопечных на второй год. Он считал, что “школа не должна быть местом раздачи социальных шансов и селекции – сортировки на хороших и плохих. Каждый может свободно и беспрепятственно развиваться в соответствии со своими индивидуальными особенностями”. Хорошо бы уяснить это нынешним педагогам. Может, тогда школа и вправду стала бы вторым домом.
Элла Самвэл, Бишкек
Школьные тайны
Реализаторы новой государственной образовательной программы, погрузившись в сладостный мир сводок и отчетов, вступили в фазу временного онемения. Видимо, лимит словоохотливости был исчерпан на последних масштабных обсуждениях будущего системы. Поэтому то, что творится с нашими детьми за школьными партами, сегодня стало тайной за семью печатями.
Две экспериментальные школы южной столицы – № 34 и № 125, где внедряется обучение на трех языках – русском, казахском и английском, категорически отказались общаться по этому поводу с прессой. Директора этих школ, прежде чем ничего не сказать, в штыки восприняли право журналиста получать и распространять информацию. То ли боятся обрадоваться своим успехам раньше времени, то ли испытывают на детворе совсем не новаторские методики. Скорее всего, дело в другом. Например, в том, что эксперимент находится на грани провала. Правда, сами педагоги уж шибко рьяно стоят на том, что опыты только начались, и говорить об итогах можно будет, к примеру, в январе-феврале, или же, если нам так приспичило, поинтересоваться первыми результатами можно в… фонде “Бобек”. При чем тут фонд Сары Назарбаевой, если, насколько известно, курирует эксперимент напрямую министерство образования?
Все эти странности еще более нелепо выглядят в разгар различных круглых столов, призванных навести порядок в системе. Эти экспериментальные школы, денно и нощно трудящиеся над созданием полиглотов, приводятся учеными мужами как образцово-показательные. А теперь вопрос на засыпку: какие знания заглатывают наши дети непрожеванными кусками, если о них стыдно рассказать?
Юлия КИСТКИНА, Алматы
Чужая голова не болит
Последний мой поход в аптеку обернулся для нашего семейного бюджета самым натуральным катаклизмом. Несмотря на то что наши болезни те же, что и тысячу лет назад, становятся все более дорогими средства их исцеления.
Нет, конечно, я не имею в виду те эксклюзивные лекарственные препараты, без приема которых пациент уже начинает прощаться с бренной жизнью. Речь об облегчающих жизнь средствах, призванных, например, бороться с признаками простуды или головной болью. Мало того что врачи нам не то что не рекомендуют, а вовсе не советуют прибегать к простым и дешевым лекарствам, – эскулапов почему-то тянет на дорогущие препараты с известным лейблом, хотя, если разобраться, они ничем не лучше отечественных. Так еще и родная химическая промышленность норовит “подложить” свинью своим потребителям.
Не знаю как насчет других препаратов, но лично я давно “подсела” на пенталгин, который обычно быстро и качественно, а самое главное совсем недорого убивает головную боль. Но та метаморфоза, которая произошла с этим препаратом за последний год, даже меня заставила задуматься о том, что же я потребляю. Сначала таблетки резко начали подниматься в цене – в среднем на 20 тенге за неделю. В догадках можно было теряться долго, но тут прошел слух, что Евразийская группа, которая владеет Шымкентским заводом “Химфарм”, избавилась от докучливого и не очень доходного предприятия – вот вам и результат. Действительно, если раньше тот же пенталгин в невзрачной упаковке тянул всего лишь на 50 тенге, то в конечном счете, получив отдельную красочную коробочку, он стал стоить аж 140 тенге. Но этим дело не ограничилось. Прошел другой слух. Якобы Евразийская группа все переиграла и, оставив завод себе, просто решила его реконструировать. Потребители получили новый результат: пенталгин вернулся в свою привычную упаковку, цена же осталась практически прежней – 110 тенге.
Что ни говори, а лечение – это противоборство организма и заработка. И подобные фармацевтические игры только усугубляют этот процесс. Ведь действительно, лишь немногие из тех, кого мучает головная боль или кашель, идут к врачу, в основном они отправляются в аптеку. И все бы ничего, если бы мы переняли передовой опыт у России, где вновь вводятся льготы для социально незащищенных слоев населения на приобретение фармпрепаратов. На эти цели выделено аж несколько миллиардов рублей. У нас же по-прежнему действует схема “чужая голова не болит”.
Татьяна ШаровА, Алматы
Нарочно не придумешь
В бишкекских аптеках появились лекарства с забавными названиями: “Антикашель”, “Антишлак”, “Похудин”, “Желудочные”, “Опохмелочные”, “Печеночные”, “Почечные”. Очевидно, придумывая новую товарную марку, производители руководствовались принципом: “Будь проще, и к тебе потянутся”. Интересно, учли ли они при этом другой постулат: “Не навреди”?
Когда в одной из аптек за стеклянной витриной мы увидели надписи: “от головы”, “от живота”, “от глаз”, “от температуры”, а рядом – упаковки с одноименными названиями, то первым делом подумали, что здесь готовят экскурсию для воспитанников детского сада. Или же дельцы уже в открытую промышляют подделкой, причем такой примитивной? Вскоре стало ясно: то, что мы считали игрой в “аптечку” и мошенничеством, на самом деле называется просто: доступный маркетинг.
За комментарием мы обратились к председателю Фармакологического комитета Минздрава КР профессору Аширали Зурдинову:
“Препараты были привезены из Казахстана, они прошли там регистрацию и получили лицензию от контролирующих органов, – говорит Аширали Зурдинович. – Проводить ревизию деятельности специалистов другой страны и переименовывать их препараты не входит в нашу компетенцию. У нас есть заключение, что лекарства не содержат опасных для здоровья веществ. Это – главное. Во всех цивилизованных странах помимо органов, контролирующих качество лекарственных препаратов, существует также комиссия по номенклатуре лекарств, которая рассматривает все заявки и решает, утверждать или не утверждать новое название. Главное условие: название должно быть научно обоснованным и не вводить покупателя в заблуждение.”
Во Всемирной организации здравоохранения с 1950 года работает группа специалистов, которая присваивает непатентованные названия активным ингредиентам. Это делается для того, чтобы их не путать. Например, парацетамол имеет 150 названий, поэтому в списке ВОЗ у него есть свое “имя”. Производители во всем мире вместе с торговой маркой на этикетке и во вкладыше должны указывать и международное название действующего вещества.
Кстати, в Кыргызстане такой номенклатурной комиссии нет, поэтому на аптечных прилавках можно встретить отечественный айнальгин – аналог анальгина. Вообще лингвистические изыски лекарственных производителей просто поражают своей необузданностью.
В Фармкомитете сейчас рассматриваются заявки на регистрацию очередной партии чудо-пилюль: “Успокой”, “Сбор от облысения” и препарат с игривым названием “Шалун”. Если вы думаете, что его надо принимать перед романтическим свиданием, то ошибаетесь. Наоборот, эти вполне невинные гомеопатические гранулы призваны успокаивать нервы, чтобы они не шалили. Отсюда, видимо, и название.
Впрочем, трудно однозначно сказать, какой этимологией руководствовались изобретатели при выборе названия для своего ноу-хау. Но, говорят, стиль автора – это всегда он сам. Так что если в ответ на ваш вопрос: “У вас есть что-нибудь от головы?”, аптекарь скажет: “Топор”, не удивляйтесь. Возможно, это всего лишь название очередного нового лекарства.
Как пилюлю
ни называй...
Несколько лет тому назад “окрестить” лекарство было делом нехитрым – ученые фармацевтических компаний придумывали названия, которые в той или иной степени отражали химический состав или биохимический механизм действия препарата. Теперь придумать новое “забойное” имя для лекарства становится почти так же трудно, как создать новый лекарственный препарат. Уже сейчас за рубежом на изобретение брэндов и лейблов тратятся сотни тысяч долларов. Ведь успех новых лекарств в большей степени зависит от того, как они называются.
Приступая к клиническим испытаниям новых препаратов, фармацевтические компании обращаются к рекламным фирмам с заказом на изобретение звучного логотипа, который был бы не просто научным термином. И, как ни удивительно, здесь тоже есть своя мода. Тридцать лет тому назад компании хотели, чтобы названия их продуктов начинались с буквы “A”, так как считалось, что, листая медицинские справочники, врачи первым делом наткнутся именно на эти названия. Какими доводами руководствуются нынешние изобретатели – сказать сложно.
Однако многие из них не учитывают главного требования: название лекарства должно быть не только уникальным, но и отвечающим юридическим требованиям, и приемлемым с точки зрения культуры. Поэтому у фармацевтических гигантов, пытающихся продвинуть свою продукцию на рынки Китая и других азиатских стран, которые отличаются своеобразием лингвистических традиций и культурных ассоциаций, возникает множество сложностей.
Амалия БЕНЛИЯН, Бишкек
